Допрашивала с пристрастием: Ирина Гурина
Фотограф: Евгений Егоров
Интервью я ни давать, ни брать не умею. Но иногда хочется попробовать. Сегодня пробую проникнуть туда, куда нельзя, и узнать то, что всем авторам безумно интересно. Вот редактор, он вообще что? Он, собственно, как? И почему…
Поэтому нынче мною за руку виртуально, но цепко схвачена замечательная Аня Амасова. Когда-то она была моим редактором, потом стала автором, позже – целым издателем и создателем уникальной сокровищницы.
Когда ты поняла, что хочешь связать жизнь с литературой? Не в балет, не в принцессы, не в доктора, а именно в Книжную Галактику.
У меня и выбора-то не было: я в ней родилась. Мама работала в издательстве “Наука”.
Конечно, привлекали и папины романтичные профессии: ходить на корабле или “в дальнобой”. Но мне еще в детстве объяснили: “Баба на корабле - триппер у всей команды”и “Вес колеса фуры - 80 килограммов”. Так что на корабле и в путешествиях я только в мечтах.
Что до “литературы”, мне всегда везло с учителями, вообще с окружением - друзьями и родственниками, - они понимали, что что-то со мной не так, и всячески это поддерживали.
Всегда хотела спросить: что думает редактор, когда перед ним топчется автор, не желающий править рукопись, ибо «это шедевр, вы не понимаете…»? Только, чур, честно.
Вообще не проблема: не хочешь править рукопись - моего имени в книге не будет. Будет написано: “Издано в авторской редакции”. Ну, такой мягкий аналог фразы “Сам дурак”.
Не секрет, что основная составляющая детской книги – иллюстрации. Кстати, обложка для взрослых – тоже важна. Как происходит взаимодействие с художниками? Они такие же нежные и ранимые, как авторы?
Мне иногда кажется, что разницы между автором и художником нет. Просто один пишет мир словами, а другой - изображениями. А так они занимаются одними и теми же вещами.
А никогда не было такого, что с одной стороны автор свою линию гнет, а с другой художник упирается?
О, в редакторской практике у меня был только один такой автор - это Игорь Шевчук. Но и у него не получилось руководить художником. Я так, наверное, всегда знала, что это невозможно, что художник - соавтор, а не машинка, переносящая на бумагу чьи-то мысли, поэтому даю художникам карт-бланш.
Мои тексты иллюстрирует Запаренко. Он иногда раньше спрашивал: “Как ты это видишь?” Но потом, после сотни сражений и разводов, пришли к пониманию: “видеть” - это он. Я - не вижу. Я все, что угодно: чувствую, слышу, ощущаю, думаю словами, ищу мысль, сквозь туман воспринимаю кино, но конкретно “что должно быть изображено на этом развороте” - не вижу. Хотя и пишу тексты ему сразу по-разворотно, по сценам.
Теперь, на бог его знает какой совместной книге, Виктор может меня спросить, например: “Тебе надо, чтобы по картинке быть понятно, почему рыбки вдруг засветились?” А я отвечаю: “Да, они светятся, когда жрут, но мне об этом скучно писать” И он говорит: “Ок, у Кукабары будет “Корм для рыб””. И мы уже не бросаем друг в друга стулья, не орем и не разводимся.
Кстати, ты знаешь, что мы с Запаренко, спустя десять лет совместной деятельности, по-настоящему поженились? Серьезно: у меня прямо в паспорте написано, что Великий и Ужасный художник Виктор Запаренко - это мой муж. Наверное, это совсем не удивительно и даже неизбежно, когда автор и художник создают один мир на двоих. Но, думаю, это первый случай в истории, когда Художник женился на Издателе.
Наверное, уже с полным правом можно сказать, что на «Пиратах кошачьего моря» выросло целое поколение детей. И ты – известный детский автор. Как же ты «докатилась» до жизни такой? Как случилось, что редактор вдруг сам стал писать?
“Сам писать” редактор стал значительно раньше, чем началась серия “Пиратов”. Потому что иногда бывают такие редакционно-издательские задачи, которые некому поставить или доверить.
Во-первых, у меня довольно много “негритянских” книг, которые были нужны: издательство может успешно и много продать то, что написали некоторые известные люди, но не все эти люди могут сами писать. Тут пригождается такой человек, вроде меня, которому не очень нужна слава, но очень нужны деньги, но на самом деле - который умеет слушать, понимать, втыкать, расспрашивать, улавливать чужую интонацию и чужие желания, а еще - писать. Таким образом я познакомилась с некоторыми безумно интересными людьми и имела уникальный опыт побыть их “записывателем”.
Во-вторых, в молодости у меня случилось несколько романов в жанре “иронический детектив” (в литературном, разумеется, смысле). И это тоже побочный эффект от деятельности редактора. Потому что когда тебе “по плану” нужна в серию книга, а ее нет, проще всего сесть и самой ее написать. Это, конечно, ужасно смешно, что под моей редакцией выходили мои же книги, но под псевдонимом.
Ну, то есть, ты же понимаешь, что редактор - он потому и редактор, что знает, как создаются книги, и умеет писать их сам. Иначе зачем бы он нужен был авторам? Чем бы он мог им помочь?
Собственно, “Пираты” начались примерно так же: была серия, в серию требовалась книга, справа от меня в “Астрели” сидел супер-пупер-известный-и-популярный самый-продаваемый художник Запаренко, а подходящего текста не было. Пришлось написать.
Ну и я всю дальнейшую жизнь дальше живу под этим бременем: обеспечивать художнику дело, которое его увлекает. И в какой-то момент втянулась, да. Сейчас “Пираты” - это уже и мой личный авторский проект.
Какую свою книгу любишь больше всего? Вопрос странный, но вдруг у тебя есть «любимчики»?
Самая любимая всегда последняя, конечно. Раз за разом пытаешься “превзойти ранее созданное”, поднимаешь себе планку, и когда понимаешь: взята - это, конечно, круто.
Кем быть сложнее, автором или редактором?
Слушай, ну, там и там есть свои сложности и, возможно, они же - прелести.
Автором ты сидишь и творишь свой мир, это как вышивка крестиком. Очень долго, очень нудно, идеальность стежка все равно никто не заметит. При этом никто тебя не трогает и ты никого не трогаешь.
Редактор - это работа с людьми. Это очень тяжело психологически. Ты практически психолог для весьма непростых в общении авторов: на тебя сыпятся все их проблемы, обиды на жизнь, на мир, на издателей, все их страхи и комплексы, опасения, - и ты все это принимаешь и, по-возможности, “разруливаешь”. Плюс к этому ты такой “буфер” между автором и издателем. И с другой стороны - ты практически психолог для весьма непростого в общении издателя: на тебя сыпятся все его проблемы, язвительные замечания, нервные срывы, материальные трудности, закидоны, мечты и стратегические планы - и тоже “принимаешь и разруливаешь”. И при этом тебе все это надо между собой соединить.
Тогда закономерный вопрос: а как же тебя занесло в издатели? Вот сидела ты себе спокойно, писала, редактировала и вдруг – в омут с головой?
На момент заноса я как раз не сидела спокойно, а исполняла роль буфера между авторами-художниками и издателем, испытывающим то ли проблемы с финансами, то ли с исполнением своих финансовых обязательств перед авторами. То есть приходилось искать деньги для людей самой, а когда ты начинаешь кредитовать “шефа”, невольно задаешься вопросом - а почему он вообще тебе шеф?
К тому же, если до этого у меня несколько лет как у ведущего редактора был относительный “карт-бланш”, то в 2009 году московское издательство начало активно вмешиваться в политику питерского филиала и стремиться перевести его на “сугубо коммерческие рельсы”. И мне стали заворачивать все мои идеи по веской причине: “Этого на рынке не существует, мы не знаем, как оно может продаваться”.
Плюс я выпустила трехтомничек “Винни-Пуха” с иллюстрациями Ольги Гороховой, и, видимо, книжки так хорошо “пошли”, что руководство стало требовать от меня создания нескольких серий про Винни-Пуха с этими же иллюстрациями - раскрасок и игр. От меня! Не то, чтобы я на тот момент была умна, как Черчилль, но для создания бесконечной серии раскрасок и игр по готовым иллюстрациям можно взять девочку-студентку с физико-математического факультета. Я как-то всегда ратовала за “максимально полезное использование человеческих ресурсов”, в том числе - меня.
В общем, все это привело меня к нервному срыву. И я попала в клинику, где мне поставили “страшный диагноз”. (И только лет через восемь, когда с очередным нервным срывом я попала в другую клинику, “страшный диагноз” аннулировали.) И тут все сыграло роль: и то, что “нечего терять”, и “жить осталось мне так мало”, и слова медсестры, проходившей мимо, когда я лежала под капельницами в двух руках, держа на пузе телефон, откуда по громкой связи орал мой шеф. “Слушайте, может, вам просто работу надо сменить?” - спросила медсестра.
Ну и я “сменила работу”.
Страшно было? Или восторг и ожидание чуда? Что ощущает издатель, который только-только начинает это путь?
Слушай, ну я же не пришла “из ниоткуда”. У меня был большой на тот момент опыт ведущего редактора: я делала книги в издательстве, просто я делала их “за чужие деньги”. А ты понимаешь, что за чужие деньги можно сделать только то, во что верит этот “чужой” человек. Реализовывать именно новые идеи можно либо самому, либо с командой людей, которая верит именно тебе. А заставлять кого-то вкладывать свои деньги в твои “рискованные” идеи - это просто нечестно.
Я хорошо понимала, что “кризис” и “книжный рынок” катится к чертям. И у меня было несколько “новаторских” теорий по спасению мира, которые стоило протестировать. Понятно, никакого “научно-исследовательского института книги и книгораспространения” в природе не существует, и никакое Сколково на такие исследования денег не даст. Поэтому пришлось искать средства, чтобы начать игру. Они нашлись. Плюс у меня подобралась волшебная команда поддерживающих меня людей. А чудеса случались на каждом углу, но я вообще большой везунчик - это у меня от папы, я даже в карты всегда выигрываю.
Думаю, в моем случае это был исследовательский азарт.
Теперь о грустном. У моих детей на полках книги «Фордевинда». Они необыкновенные, штучные. «Ура! Каникулы!» - это то, чего даже я ждала, хотя уже вышла из «каникулярного возраста». Как же так вышло, что потрясающее издательство, на которое не могли нарадоваться читатели, в котором не было ни одной посредственной книги, вдруг исчезло? Как так-то?
Ириш, любой эксперимент длится ровно столько, сколько у него есть финансирование. Так как мы держались исключительно на самообеспечении - вообще удивительно, как мы протянули почти десять лет. Создавать “исключительно непосредственные книги” и при этом играть по правилам “коммерческих издательств” долго невозможно.
Во-первых, все-таки хочется, чтобы люди у тебя зарабатывали. Ну, то есть здорово, конечно, когда они работают на голом энтузиазме рядом с тобой, разделяя твои убеждения и ценности, но когда и через десять лет ты понимаешь, что твои люди по-прежнему не могут позволить себе съездить в нормальный отпуск и посетить стоматолога для них реальная проблема - ты как порядочный руководитель обязан их отпустить. “Конец игры”.
У меня, видишь, есть какая-то странная особенность: на работу над моими проектами откликаются люди, которые готовы работать бесплатно или “практически бесплатно”. И это реально круто, потому что без этой их готовности не случилось бы восхитительных книг “Фордевинда”. Я безумно всем благодарна, всегда старалась как-то по-другому отблагодарить, но мне тяжело: я же понимаю - люди жертвуют чем-то. То есть у них нет ни пассивного дохода, ни мужа-депутата, ни родителей-олигархов - это очень скромно живущие, по большей части, люди. Талантливые люди из интеллигентных семей.
Когда я нашла Катю Бауман и предложила ей поработать над экспериментальным проектом - сделать первую собственную книгу, проиллюстрировав стихи Алексея Ерошина (я знаю, он тебе нравится), - мы договорились о пятнадцати тысячах за пятнадцать разворотных иллюстраций. У меня просто не было больше. И с точки зрения “продаж” эксперимент обещал быть провальным. Но миру нужна была эта книга (теперь ее, кстати, весьма успешно продают “Качели”). Катя рисовала ее девять месяцев! И она же тогда сказала: “Аня, а ведь если бы я была водителем троллейбуса, я бы зарабатывала пятьдесят тысяч в месяц. Почему же художник зарабатывает… вот так?” И надо было что-то ответить… Я тогда разъяснила и ответила, но, положа руку на сердце, я каждый день спрашиваю у неба: “Почему?!”
Во-вторых, общая ситуация - политическая, экономическая, налоговая, законодательная - такова, что вот те люди, которые сейчас содержат небольшие издательства - это самые героические герои. Сокращаются не только тиражи. Сокращаются заработные платы, предприятия, малый бизнес смывается с лица земли, растет безработица… Люди уходят из “бизнеса”, не только потому, что он сейчас убыточен - это еще можно было терпеть, но и потому, что практически невозможен. Например, тебе в любой момент могут заблокировать счет. (У меня это было.) В любой момент налоговая может списать с него любую сумму денег. (Тоже было.) В любой момент любой человек может воспользоваться путаным законодательством и ограбить твою организацию. (И с этим столкнулась.)
В общем, свобода - это не только свобода выбора, что тебе делать, с кем играть, за что воевать, но еще и твой выбор чего не делать, кого отпустить и с чем не сражаться.
А теперь о чудесах. Расскажи про «Книжную галактику» и про «Музей уникальных вещиц». Это так сказочно, загадочно, непонятно и невероятно, что хочется услышать достоверную информацию из первых уст.
Слушай, ну я просто подбираю себе новую форму существования. Как исследователь, я поняла, что “бизнес” - не подходящий для меня формат. На самом деле, я считаю, что “бизнес” - это не подходящий формат для книгоиздания вообще!
Очень многие творческие люди не находят себя именно потому, что им предлагается странный выбор: либо идти в “бизнес”, либо в “благотворительность”. То есть “экономическая эффективность”, “рынок”, “товар” - с одной стороны, и “нищета”, “подаяния”, “святость” - с другой. И в законодательной модели у нас на сегодняшний день есть только два вида деятельности: коммерческая и некоммерческая. Но ведь книгоиздание и творчество - это очевидно некоммерческая деятельность, которая, в теории, все-таки должна приносить доход.
Таким образом, я исхожу из гипотезы, что творчество - это нечто третье.Чего пока не существует. Создание книг - это область культуры, авторы и художники - маги и волшебники, их произведения - достояние общества. Поэтому появился Музей, который может одновременно заниматься и исследовательской, и научной, и практической деятельностью. И, конечно, коллекционной.
Мне кажется, этот формат вполне может оказаться жизнеспособным и попутно решить какие-то проблемы. Ну а если нет - он и сам по себе хорошая вещь. Как смеется мой муж: “Ты этого не увидишь, но через сто лет людям это пригодится”. Так что “не пропадет”.
Книжная галактика родилась сама. Все в этом мире, включая сообщество людей, устроено по образу и подобию устройства Вселенной. Книжный мир - не исключение: и у него есть свои звезды, планеты, туманности, черные дыры, дохлые астероиды и даже мусор. Все это надо открывать, изучать и описывать - хорошее занятие для научного Музея.
А если серьезно, творческие люди - они не очень хотят играть в “эффективный бизнес”. Тем паче, что ты там все время проигрываешь. Ведь это “не твоя игра”. (Я даже в “Монополии” умудряюсь оказываться владельцем киношки с аквапарком на самом дешевом курорте.) Ты по себе знаешь, как думают авторы, художники, дизайнеры: “бизнес - это скучно”. Я открою тайну: создатели бизнесов тоже больше дизайнеры, авторы и художники. Их тоже вовсе не экономика процесса занимает, а возможность построить работающую модель мира. Ну разве работающая модель мира - это “бизнес”? Вот в том смысле слова, в котором оно у нас существует.
В общем, творческие люди - особенные, они любят красивые, веселые и сложные концепции. Ни “Государство”, ни “Капитал” их не вставляет. И меня очень радует, что Книжная Галактика всем симпатична. Не знаю, хватит ли мне таланта придумать игру “до конца”, но когда я вижу улыбки и слышу: “Книжные дети - это же каждый из нас!”, “Спасибо, что включили нас в свою Галактику!”, “Картография - на высоте!” - понимаю: взрослые люди тоже могут на миг становиться счастливыми, как дети.
Ну а зачем еще нужен автор? Создать мир. Вызвать улыбку. Подарить надежду.
Ну и какое же интервью без банальщины. Аня, каковы твои творческие планы? Авторам этот вопрос кажется скучным, они-то про себя и свои планы всё давно знают, а вот читателям жутко интересно.
Прямо вот в этот момент я дописываю последнюю главу седьмой книги “Пиратов”. Мне ужасно стыдно. В основном, перед издателем, который заплатил мне за нее два года назад. Чтобы я ни делала, одна повесть в три авторских листа появляется у меня за два года. Наверное, я самый “долгопишущий автор”. Поэтому мне вряд ли стоит рассказывать о своих планах - неизвестно, будет ли существовать к моменту их реализации этот мир. Я также не знаю, захочет ли “Азбука” поддерживать со мной отношения. Когда я последний раз извинялась перед главным редактором, он ответил, что мне “можно все”. Но я все равно волнуюсь.
А вот китайский издатель (издательство “Чумай”) настаивает, чтобы в серии было не меньше десяти книг. Они интересные: купили все книги, все перевели, очень ждут эту, озабочены продолжением, со мной на связи находится мой переводчик. За это время они запросили мои фотографии, обзор публикаций, вступительную статью для китайских детей… хотя ничего не выпустили.
Вообще у меня уйма каких-то проектов, набросков, которые мне кажутся значительно более важными, чем “повести для детей”: например, меня заводит идея превращения научных лекций в детские книги.
Например, в Политехе Петра Великого есть совершенно очаровательный профессор Дмитрий Варшалович, я смотрю в интернете его лекции “Астрофизика: от звезд до границ Вселенной”. И он так меня вдохновляет, что я параллельно “перевожу” его лекции на детский язык, получается офигенская детская книжка про Жизнь Звезд.
Мне казалось, ну это же дико интересно! Можно такой совместный проект с Политехом и с Пулковской обсерваторией замутить! Издатели говорят: да, текст нравится, идея отличная, но книг про космос на рынке переизбыток, на одном только Лабиринте их 163, ну куда нам еще одна… И я знаю, что они правы. Им это ни в жизнь не продать. Поэтому занимаюсь этим на уровне тайного стыдного хобби.
И, наконец, то, к чему я подбиралась всё интервью. Ты автор, редактор, издатель, созидатель чудес и просто сказочница. В какой ипостаси тебе комфортнее? В какой интереснее? В какой сложно? Как оно вообще? А, может, ты ещё какую-то собираешься примерить?
Быть автором - ты права - стыдно. Сейчас я только пишу и все время ощущаю себя с социальной точки зрения “безработной тунеядкой”. Я дико признательна “Азбуке” за все, я вообще только удивляюсь, как им удается продавать книги, ибо я очень много знаю про продажу книг, и каждый раз, когда на мобильник приходит сообщение из банка, я говорю: “О, мой меценат прислал мне денежек!” и прыгаю от радости, что смогу погасить немного долгов за квартиру. Но все-таки, когда единственный доход - роялти с продаж, мне непривычно.
Кроме того, я не понимаю, что еще делать, ведь надо же еще что-то еще делать… нельзя же всерьез считать “делом” сто двадцать тысяч знаков за два года? И в шкуре “безработного тунеядца”, мне, ясно дело, некомфортно. Меньше всего мне бы хотелось, чтобы у меня это отобрали! Я не отказываюсь быть автором - я просто рассказываю, каково это.
Я не могла бы прийти в “приличное общество” и сказать - я автор. Или там - я детский писатель. “И что?”
Быть издателем для меня имеет бОльшую важность, бОльшую значимость. В моем личном рейтинге издатель - более ценная вещь. Их вообще в природе меньше, чем авторов. Я благодарна своей судьбе, что она дала мне такую возможность - сыграть такую роль, пусть даже в таком маленьком, но посильном для меня, формате. На самом деле - это почти все время дикое напряжение. Я, представляешь, за эти годы не болела ни разу. Ну просто некогда было. И адреналин.
Бесконечно что-то сыпется: кто-то звонит, ничего не срастается, крышечник заболел, склад перепутал, счет заблокировали, фура в аварии, магазин не заплатит, претензия от одних, повестка в суд от других, заявление об увольнении от третьего… То есть ты просто встаешь в восемь утра - открываешь почтовый ящик и начинаешь жить полной жизнью: отвечать на письма, составлять договора, уговаривать художника, отбиваться от налоговой, разруливать проблемы, решать текущие вопросы, изучать новинки законодательства. Тебя касается все: от “что ответить покупателю?” до “надо ли платить страховые взносы с компенсации за увольнение?“. Весь день ты выстраиваешь стратегию войны целиком и принимаешь участие в текущих боях и где-то к трем часам ночи тебя “отпускает”. Падаешь в сон, а утром - все по новой. Это, конечно, увлекательно. Но я тут знаю уже все. Мне больше не интересно просто.
Но еще “быть издателем” - это негатив. Обиженные авторы, недовольные сотрудники, партнеры, все в чем-то тебя подозревают и считают воплощением зла. Ты кто-то вроде толстячка на карикатуре, олицетворяющего капитализм.
Конечно, придумывать книги как редактору - интереснее всего. По динамике - это компромисс между “безответственным писательством” и “за-все-ответственным книгоизданием”. Рождение книг - удивительный момент. Когда она просто сваливается в твою голову, ты понимаешь, что ее еще не было - нигде, никогда, она - твоя. А потом начинает проявляться структура. Идея. Крутишь в голове десятки вариантов, как можно сделать, с кем ее делать. Но вот в чем “беда”: я могу быть редактором этих книг только в своем издательстве. Все это очень долго, и они никому не нужны, кроме меня.
Из новых ролей, которые я примеряла, мне понравилось быть журналистом и главным редактором журнала. Я с большим интересом прожила последний год, создавая “Книги Сокровищ”. Это было волшебство. Даже колдовство! Настоящее. И я вполне допускала, что еще лет семь могла бы этим заниматься.
...Помнишь в рассказе у Каттнера есть замечательный робот, который может и то, и это, но создатель, будучи пьян, забыл, зачем его сделал. К концу выясняется, что этот робот - открывашка для пива. У меня иногда схожее ощущение: будто кто-то забыл, зачем меня сделал. Будет неожиданно и странно, если кончится все “открывашкой”.
Поделиться с друзьями: